Мой друг песочный человек

[So-much-more-to-say]

Что-то у меня очередные ломки и самокопания, а тут ещё вот эти гифки попались на глаза и опять воткнулись в самое сердце.

Гифы

И я вспомнила один текст, который писала в январе. Его ещё никто не видел. Никогда. Вот так трагично, да. А может, и к лучшему было бы.

И сейчас я подумала: "Эхма, ну и фиг с ним, пусть тут лежит". Не знаю, способен ли он на жизнь, он странный и неоднозначный, но он вот такой. Выстраданный. Интимный какой-то, как и сам клип "Mein Herz brennt (piano ver.)" для меня.

Клип

Mein Herz brennt Piano Version from Rammstein on Vimeo.

Мой друг песочный человек

Ночь в незнакомом доме. Одна в комнате. Темнота. Умножающая пространство многократно, так, что ни конца ни края, и ты чувствуешь себя лишь крохотной соринкой, нашедшей покой на какой-то холодной поверхности. Луна, яркая, словно верхушка новогодней ёлки, подпирает небосвод. Однако надо спать - завтра снова в дорогу. Я закрываю глаза, ведь так нужно. Но от этого мысли лишь беспардоннее начали атаковать голову. Они кидаются на тебя как на свою добычу, беспомощную и беззащитную, и громоздятся в измученной страхом неопределённости голове... я открыла глаза.
И увидела, как, склонившись надо мной и довольно ухмыляясь, смотрит чудовище.
Я хотела вскрикнуть, но крик застрял где-то в горле, в пространство выдав лишь хрипение. Глаза чудовища блеснули, и всё, что я смогла - только ошалело нырнуть с головой под одеяло. Которое вдруг забурлило, словно водный водоворот… Рядом заметалось что-то, холодом обжигая мою кожу; будто змеи, окружили меня тёмные существа, сжимая плотным клубком переплетения своих маленьких скользких телец, сковывая движения, не давая убежать. А ужас всё бушевал внутри: не отдёрнуть руку, не сжаться в комок, чтоб переждать, чтоб превратиться в одну маленькую точку, запечатанную в ужас. Страх распял, сорвав одеяло – единственную защиту – будто кожу, обдавая распростёртое и такое открытое опасности тело склизким отвращением. И выдавливал на глаза горячие слёзы.
А луна пронзала небо. Она зияла словно дырка в куполе тёмного шатра небосвода, дающая отчаянную надежду, что где-то там, далеко, есть свет. Но это было обманом. Сейчас луна была лишь горящей спичкой, брошенной в топку - вот-вот огонь разойдётся и уничтожит всё вокруг.
Я с силой зажмурилась, так - что искры из глаз. А когда пелена одурения рассеялась, заметила, что луч от луны тянется в моё окно. И тогда я снова увидела чудовище. Оно почти неподвижно сидело в углу и рисовало на полу пальцем какие-то неведомые узоры. Когда существо подняло на меня свой взгляд, крупная чёрная слеза блеснула отсветом в темноте.
И наши глаза встретились. Я вздрогнула; а чудовище, смутившись, опять потупилось. Но снова коснувшись пола пальцем, существо, словно передумав, отвело его.
Чудовище встало, моргнув, с надеждой распахнуло глаза и сделало шаг к моей кровати, попав под яркий свет луны. Я брезгливо содрогнулась от жуткой картины, представшей моему взгляду, и человек, превратившийся в это странное чудище, отшатнулся назад. Будто от удара током - которым было для него моё омерзение.
Чудовище снова скрылось в темноте, будто спрятавшись, будто стараясь слиться с тьмой воедино. Но силуэт его был чёток. А глаза искрились голубым перламутром. Их нельзя было не заметить, эти глаза сами наполнены были страхом и болью. Накопившимися уже, кажется, настолько, что ещё капля – и взрыв. И слезы сочились из них и расплывались по лицу, как кровь из раны по белому бинту.
В этот момент мой страх отошёл на второй план.
Человек... Это был именно человек. Да, наверное, был когда-то. И что же он мог сделать такого, за что его так жестоко наказали? Обрекли на вытягивающее душу одиночество. Когда ты видишь людей рядом, тянешься к ним, но они, едва завидев тебя, кричат и в ужасе бегут насколько хватает сил. Это ещё больнее, чем просто жить в одиночестве взаперти. Замерзшая душа, она хочет тепла, хоть капельку, хоть довесочек, хоть слово. Но стоит лишь попросить, как просить становится не у кого. Ещё одна иголка в сердце, на котором уже и так живого места нет. Люди не так часто задумываются, что под отталкивающей личиной может скрываться кто-то ранимый и чистый. Мир жесток уже хотя бы на биологическом уровне. Только потом, если задумаемся, мы можем осознать свою ошибку.
Но можем и не осознать.
За что могли так ужасно наказать человека? И кто мог его так наказать? Демоны, злые колдуньи? А может быть, он сам? Думая, что хотим жить вечно, осознаем ли мы, какой ценой может даться эта цель? Зло выглядит порой очень заманчиво, оно затягивает, но, подписывая этот договор, мы уже не имеем права на отступные. Ты становишься шестерёнкой в педантично составленной системе. А стоит ли игра свеч, а вечность - такого существования? Безвыходного проклятия, в котором боль накапливается с каждым днём, а предел ей - бесконечность.
Но потом, когда наконец ты понимаешь это, оказывается уже поздно. Сердце твоё уже вырвано из груди, а нутро выжжено по неосторожности - в попытке прижечь кровоточащую рану. И до сердца не дотянуться: вон оно, пылает в небе, такое родное, такое своё. И тоже так непостижимо далеко. Оно ярко полыхает контрастом в темноте, дразня. Или зовя на помощь. Человек без сердца тоже человек, но чего-то всё же не хватает.
Я моргнула, отряхивая с ресниц задумчивость. Я всё смотрела на чудовище напротив и медленно привыкала к его внешности. Да, это точно человек. Взвешенный в воздухе, оболочка, растянутая в густоте неба, как реющий флаг. Человек, тянущийся к теплу, но словно отрезанный невидимым барьером и навсегда запечатанный в холоде. «Сидящий», как на наркотиках, на детских слезах без возможности вылечиться или умереть от передозировки. Человек, постоянно чувствующий голод. Жестокость в котором давно перекрыта отчаянием и тщетно пытается укутаться в наивности, как в огромном пуховом одеяле, чтобы спрятаться. Хотя бы спрятать своё лицо. Но которого самого тащат за шкирку, чтобы он сдирал одеяла с беспомощных детей. Чтобы питался их слезами, до тошноты, до изнеможения, рыдая сам, не в силах уже вмещать в себя весь этот хрустящий на зубах ужас. Раз за разом пухнуть и разрываться на куски, соединяясь воедино, чтобы на следующий день снова трепетать от вскриков при виде встречными его лица.
Я больше не боялась и не пыталась вырваться - проворные фигурки черных фей в недоумении отступали. Заметив это, чудовище встревожено посмотрело на меня. Глаза его были полны беспокойства, они обшаривали меня, изучая. Человек заметил, что я больше не смотрю на него с тем паническим отвращением. Свет луны подёрнулся дымкой. А пространство комнаты вдруг заполнила тихая песня. Слова на непонятном языке были мне чужды, но мелодия звучала приглушённо-таинственно, она вибрировала на коже - на веках - так, что глаза начинали слипаться. Я зевнула. И вдруг чудовище улыбнулось. И я поняла, что та первая увиденная мною улыбка, вовсе не была такой пугающей, как мне показалось. Неожиданность и неприязнь к ужасному лицу тогда застили глаза. Глаза же странного человека улыбались наивно и доверчиво. Видимо, вместе со слезами он впитал в себя по капле и детской непосредственности. Возможно, существо и само уже не помнило, отчего стало таким. Оно неуверенно подходило ближе – словно собака, боящаяся, что её вот-вот могут забить ногами, - каждое движение было пропитано жаждой и смирением, удивлением и доверием. И обречённостью.
Сердце моё сжалось, а к носу скатилась слеза. Вдогонку ей вторая. Слеза жалости, не ровня слезам страха; непрошеная гостья, она капнула на протянутую ладонь чудовища и обожгла её как кипятком. Человек отдёрнул руку и вопросительно смотрел на меня.
Свет от луны начал растворяться в подступающей заре; как топлёное молоко, налитое в кофе, он смешивался с ночной темнотой, её осветляя.
Вместе с лунным светом таял и человек.
Загадочная песня финальной нотой ознаменовала окрашивающую небо яркими красками зарю.
Я почувствовала, что стала старше.

Когда долго едешь, загипнотизированная мелькающими за окном пейзажами, часто задумываешься о жизни... А ведь такой песочный человек, пожалуй, живёт в каждом из нас. Часто мы сталкиваемся с ненарочным или заведомо намеренным непониманием. Прячем внутри себя свои мысли, те, про которые думаем, что их не воспримут другие. Прячемся сами в себе всё глубже и глубже, окружаем себя, как мы думаем, защитной стеной, но у неё есть и другое название - одиночество…
Неужели это называется взрослением?

Так, дорогие детки, обратите внимание!
Я - голос из подушки
Я принес вам кое-что
Вырвал это из моей груди
С этим сердцем - в моей власти
Слепить вам веки
Я пою до утренней зари,
Светлое сияние на небе -
(это) горит моё сердце!
Они приходят ночью к вам
Демоны, духи, черные феи
Они выползают из глубокого подвала
И заглянут под ваши одеяла
Так, дорогие детки, обратите внимание!
Я - голос из подушки.
Я принес вам кое-что,
Светлое сияние на небе -
(это) горит моё сердце!
(это) горит моё сердце!
Они приходят ночью к вам
И крадут ваши маленькие горячие слезы
Они ждут, пока Луна взойдет
И вдавливают их в мои холодные вены
Теперь дорогие детишки обратите внимание
Я - голос из подушки.
Я пою до пробуждения дня,
Светлое сияние на небе -
(это) горит моё сердце!
(это) горит моё сердце!
(это) горит моё сердце!
(это) горит моё сердце!
Да!..
Моё сердце горит…

Взят отсюда.